Роль соматических мутаций при спорадическом раке щитовидной железы (РЩЖ) в настоящее время изучена недостаточно. Вероятно, они не являются этиологическими факторами канцерогенеза, но, по данным многих исследователей, могут участвовать в патогенезе РЩЖ, определяя его клиническое течение и прогноз. На сегодняшний день основными протоонкогенами, участвующими в развитии злокачественных новообразований ЩЖ считаются RET/PTC, TRK, PTEN, P53, RAS, MET, PFARγ. С помощью генетического исследования ученые пытаются решать проблемы дифференциальной диагностики РЩЖ (цитокератин-19, цитокератин-20, антиген мезотелиальных клеток (Hector Battifora MEsotelial (cell), или HBME-1) и потери гетерозиготности (LOH) в коротком плече 3-й хромосомы (ген VHL - von Hippel Lindau, 3р26). Недавно в зарубежной литературе появились сообщения об обнаружении активирующих мутаций в гене BRAF, наиболее часто встречающихся при меланоме и папиллярном РЩЖ. Прогноз РЩЖ может отражать потеря гетерозиготности (Loss Of Heterozygosity, LOH) как биологическая поломка вообще, а также изменения в гене опухолевой супрессии P53, которые чреваты снижением дифференцировки опухоли, что значительно ухудшает прогноз заболевания. Таким образом, у генетиков и клиницистов остается еще много спорных вопросов о роли генома в патогенезе спорадических случаев РЩЖ. Необходимы дальнейшие исследования в данной области для уточнения влияния генетических поломок на активность опухолевого роста, и следовательно, для определения прогноза клинического течения заболевания с целью выбора адекватной тактики лечения в каждом конкретном случае.

В представленном обзоре литературы обсуждаются зобогенные факторы окружающей среды, механизмы их зобогенного эффекта и их потенциальный удельный вес в патогенезе эндемического зоба.

Для оценки клинической значимости определения антител к рецептору ТТГ (TBII) в дифференциальной диагностике гипертиреоза проведено обследование 54 детей (42 девочки и 12 мальчиков) в возрасте от 10,3 до 17,2 года (медиана - 13,5 года). В 45 из 54 случаев (83,3%) установлен диагноз болезни (БГ), а повышенный уровень TBII выявлен у 44 из этих детей (97,8%). У больных подострым тиреоидитом и узловым токсическим зобом, а также у 7 детей с тиреотоксической фазой АИТ значения TBII находились в пределах референтного интервала. При этом достаточно неожиданно был обнаружен нормальный уровень АТ-ТПО у всех больных этой группы, а также нормальная эхогенность в 6 из 7 случаев. С одной стороны, повышенный уровень АТ-ТГ и неоднородная структура могут быть расценены как особенности течения гипертиреоза при АИТ у детей. Однако отсутствие ряда диагностических признаков, наряду с длительно сохраняющимся эутиреоидным состоянием, все же не позволяет нам однозначно рассматривать эти случаи как гипертиреоидную фазу АИТ. С другой стороны, можно предположить, что имеет место диагностика случаев естественного течения БГ в фазе иммунологической ремиссии. Выявление нормального уровня TBII при отсутствии типичных клинических проявлений БГ у детей с манифестацией гипертиреоза позволяет отказаться от активного терапевтического вмешательства и сделать выбор в пользу динамического наблюдения.

Цель. Разработать клинико-морфологические показатели становления функциональной автономии (ФА) и прогрессирующего роста узлового коллоидного зоба (УКЗ). Методы. Для сопоставления клинических и морфологических показателей темпов роста и формирования ФА в УКЗ была организована группа пациентов с узловым эутиреоидным зобом (УЭЗ) (40 человек) и узловым токсическим зобом (УТЗ) (40 человек). Всем больным проводили обследование, включающее осмотр, пальпацию щитовидной железы (ЩЖ), УЗИ, определение ТТГ и св. Т4, сцинтиграфию, тонкоигольную аспирационную биопсию, иммуноцито-, иммуногистохимические исследования. В работе был использован метод непрямой иммунопероксидазной реакции с моноклональными антителами крысы/мыши к Ki-67, TSH, galectin-3, апо-тест (“Dako Corporation”, “Novocastra Laboratories Ltd.”). Результаты. 1. В УЭЗ экспрессия маркера клеточной пролиферации Ki-67 достоверно возрастает пропорционально увеличению степени пролиферации, а в УТЗ - прогрессированию ФА ЩЖ. 2. Степень выраженности апоптоза в УЭЗ уменьшается пропорционально увеличению степени пролиферации тиреоцитов в узле, а в УТЗ - пропорционально нарастанию ФА ЩЖ. 3. В 100% случаев в ткани УЭЗ отмечалось достоверно положительное окрашивание с рецептором ТТГ, тогда как в группе УТЗ в 81% случаев экспрессия рецептора ТТГ была отрицательной. 4. Экспрессия галектина-3 выражена в очагах с тяжелой дисплазией ткани узлов ЩЖ, что сопоставимо с выявлением галектина-3 в ткани высокодифференцированных карцином. Выводы. 1. Выраженная и умеренно выраженная экспрессия Ki-67 и низкая или отрицательная иммуноморфологическая экспрессия по апо-тесту позволяет отнести такие узлы к быстрорастущим. 2. Достоверно отрицательная экспрессия рецептора ТТГ в образцах ткани УКЗ свидетельствует о развитии в нем ФА, что является показанием к терапии радиоактивным йодом или оперативному вмешательству. 3. Галектин-3, вероятно, является ранним маркером высокого риска малигнизации в ткани ЩЖ. 4. Проведенное комплексное исследование пациентов с УКЗ с использованием клинических, лабораторно-инструментальных, морфологических и иммуноморфологических методов позволяет оптимизировать диагностику узловых форм заболеваний ЩЖ, разработать клинико-морфологические критерии быстрого роста и становления ФА ЩЖ, определить способы их лечения и прогностические тенденции с учетом основных патогенетических и морфофункциональных характеристик.

Цель исследования. Оценка диагностической значимости супрессионной сцинтиграфии как метода диагностики функциональной автономии щитовидной железы. Материалы и методы. В основную группу были включены 50 пациентов (46 женщин, 4 мужчины) старше 40 лет с многоузловым эутиреоидным зобом (МЭЗ), у которых при базальной сцинтиграфии выявлен один или несколько очагов повышенного накопления Тс 99m. В контрольную группу, в которой проводилась лишь базальная сцинтиграфия ЩЖ, были включены 22 человека (медиана возраста 27,5 года) без какой-либо тиреоидной патологии. Протокол супрессионной сцинтиграфии в основной группе подразумевал прием L-тироксина (L-T4) в дозе 2 мкг/кг в течение 10-14 дней, затем повторную супрессивную сцинтиграфию. Результаты. Базальный захват 99mТс в контрольной группе был значимо ниже (1,51% (1,16; 1,76), чем в основной (1,67% (1,4; 2,2). Базальный захват 99mТс (ТсТU) в основной группе пациентов не коррелировал с объемом ЩЖ (r = 0,012; p = 0,9), объемом “горячего” узла (r = 0,08; p = 0,5), а также с уровнем ТТГ (r = 0,026; p = 0,9) и тиреоидных гормонов. Наличие ФА при супрессионной сцинтиграфии было подтверждено у 62% (31/50) пациентов. В общей группе из 50 человек супрессионный захват (TcTUs) составил 0,87% (0,76; 0,87) и был статистически значимо меньше (W = 1275; p < 0,001), чем базальный захват. TcTUs не зависел от объема ЩЖ (r = -0,097; p = 0,501), в отличие от базального захвата слабо отрицательно коррелировал с исходным уровнем ТТГ (r = -0,328; p = 0,020), слабо положительно с исходным уровнем fT4 (г = 0,38; p = 0,007) и fT3 (r = 0,54; p < 0,001), умеренно положительно с объемом горячих узлов. При сравнении групп с развившемся в дальнейшем тиреотоксикозом и стойким эутиреозом выявлено, что для индивидуального прогнозирования развития тиреотоксикоза более эффективно использование степени (%) снижения захвата 99mТс на фоне супрессии от исходного показателя, а не ТсТUs. Пациенты, у которых при супрессионной сцинтиграфии происходит снижение захвата 99mТс менее чем на 30-35%, имеют наибольший риск декомпенсации ФА и развития тиреотоксикоза независимо от абсолютных значений ТсТиє.